Принцу Конти
Безмерна доброта богов! И вот они Хотят, чтобы и царям была она сродни. Из прав царей всего завидней — снисхожденье, А не простор и власть свое насытить мщенье. Так думаете, принц, и вы. Родившись, гнев Угаснуть тотчас же у вас имеет свойство. Ахилл был в гневе дик; осилить не сумев Порыв свой, меньше вас он выказал геройство: Героем зваться тот достоин из людей, Кто сеет, как во дни златого века, Добро вокруг себя. Мы в наши дни скромней: Лишь удержать от зла себя сумей, — И славим мы уже такого человека. Но вы не таковы: вам смело по делам, Исполненным добра, воздвигнуть можно б храм. Вас собирается воспеть на лире Сам Аполлон, страны высокой гражданин. Вас боги ждут в чертог свой: век один Предоставляется прожить вам в этом мире. Пусть Гименей весь век пребудет возле вас, Пусть радостей своих вам ниспошлет запас И будет жребий ваш от всех других отличен И только времени полетом ограничен. Принцесса, как и вы, достойна доли той: Свидетельствуюсь в том ее я красотой, В свидетели беру и качеств ряд чудесных, Которым, кажется, нигде подобных нет; Но эти качества, по воле сил небесных, Вас украшают с юных лет. Когда мы к ним еще Бурбонов ум добавим, То ясно станет всем, что тот, кого мы славим, Все, что должны мы чтить, сумел соединить Со всем, что надобно любить. Но перед славных дел и качеств вереницей Смолкая, я хочу к рассказу приступить О том, что сделано одною хищной птицей.
Однажды в вековом гнезде Поймал Охотник Коршуна живого; А так как редки Коршуны везде, То случая удобного такого Не упустил Охотник: поскорей Бежит он к Королю и в дар подносит птицу. Тогда, коль нам не небылицу, А правду повествуют в басне сей, Вдруг Коршун, вырвавшись, со злобой Вцепился в королевский нос. «Как? Был задет король?» — «Да, собственной особой!» «Так, значит, — зададут вопрос, — Без скипетра он был и без короны?» Не все ль равно? К чему вопрос пустой? Ведь королевский нос был принят за простой. Пытаться передать придворных крики, стоны И воздыхания — напрасный был бы труд. Остался лишь Король один спокоен: Шум неуместен был бы тут И Короля, конечно, недостоин. А птица все сидит; ни на единый миг Никто ее отлет не мог ускорить. Хозяин в ужасе, он поднимает крик, То манит, то грозит — что толку с птицей спорить? Могло случиться так, что прочь Проклятое созданье это Не пожелало б улететь и до рассвета И на носу провесть собралось бы всю ночь. Казалось, от помех в нем разрасталась злоба. Но вот оставило оно, однако, нос. Король сказал: «Пускай уходят с миром оба, И Коршун, да и тот, кто мне его принес. Ведь кстати ли, некстати ль, Из них свою исполнил каждый роль, Как Коршун, — этот, тот, — как леса обитатель. А я... я должен знать, как действует Король, И избавляю их от наказанья». Двор в восхищении, и Короля ответ Все хвалят, как пример, достойный подражанья, Хоть подражать ему у них охоты нет. И королей нашлось бы, верно, мало. Которых бы такой пример увлек. Так для Охотника опасность миновала. Он с птицей заслужить один могли упрек: Им было правило доныне незнакомо, Что близость к господам опасностей полна; Они среди зверей лесных лишь были дома. Что ж, разве так ужасна их вина?
Пильпая вымыслу поверя, Прибавлю я еще на этот счет, Что дело было там, где Ганг течет. Там человек пролить не хочет крови зверя, И даже короли в них признают друзей. Кто скажет нам, — давно прошедшею порой Та птица хищная не осаждала ль Трою И не была ль в числе героев иль князей, Притом же, может быть, еще и самых знатных? А в будущее чей проникнет взор? Он может тем, чем был в веках он невозвратных, Стать вновь. Мы верим, как и Пифагор, Что суждено зверей нам принимать обличье: Стать коршуном иль голубком, И, человечье изменив на птичье, Обзавестись семьей воздушной и родством. Я об Охотнике рассказ еще иначе Слыхал; гласит он так:
Сокольничий поймал раз Коршуна; удаче Нежданной радуясь, бедняк Подносит Королю диковинку такую: Подобный случай раз бывает в сотню лет, И средь сокольничих он зависти предмет. Придворных растолкав толпу густую, Охотник наш так рвеньем увлечен, Как никогда доселе не был он. Ведь он не просто дар принес, а совершенство, И уж возможного в сем мире ждал блаженства. Но птица, знать, была еще дика: Когтями крепкими, как будто бы из стали, Она хватает за нос бедняка. Он стал кричать — все хохотали, Король и двор; и как сдержать тут смех? Я б ни за что своей не уступил здесь части. Что Папа может в смехе видеть грех, Не спорю. Но когда б Король лишен был власти Смеяться, то, на мой, конечно, взгляд, Быть счастлив мог бы он навряд. Смех даже и богам дает отраду, И, несмотря на множество забот, Юпитер, а за ним бессмертных весь народ, Смеялся, как гласит преданье, до упаду, Когда, хромая, пить поднес ему Вулкан. Разумно ли иль нет здесь боги поступали, Но, кстати, изменил я басни план, И если в баснях дело все в морали, То много ль из нее мы нового узнали? Ведь с древности до наших дней Всегда бывало больше, без сомненья, Глупцов сокольничих, чем королей, Которым было бы не чуждо снисхожденье. |